Бега - Страница 57

— Кажется, тот парень, который хочет стать жокеем, Осика? И та девушка, Гонсовская, знает его с самого рождения?

— Не знаю, стоит ли тебе тратить на меня свой талант экстрасенса, — критически заметила я. — Она должна быть у своей тётки, дайте мне телефон…

— Зигмусь Осика как раз здесь, у меня сидит, — сказала мне приглушённым голосом Моника Гонсовская три минуты спустя. — Как здорово, что вы позвонили. Ведь у меня нет вашего телефона, а я все-время думаю: ведь я не знаю, что делать, может быть, вы сможете мне посоветовать. Это какой-то ужас, вы не могли бы приехать ко мне, я не хочу Зигмуся спугнуть…

— И я ещё говорила, что вечер у меня будет спокойный, — прокомментировала я, положив трубку. — Вечно я в дурной час что-нибудь выскажу. Если бы они хоть сразу все со мной уговорились, не надо было бы столько раз по проклятой лестнице подниматься…

Зигмуся Осику, как оказалось, пока ещё не расспрашивали на тему придерживания лошадок. Он знал про всю афёру, главным образом благодаря тому, что Машкарский выбрал его отцом-исповедником и в первую очередь выплакал ему в жилетку свою трагедию с большими подробностями. Зигмусь Осика твёрдо решил стать жокеем, поэтому постановил не брать никаких денег и мчать к победе. Он признался, что в последнее время ставил в кассах на себя, немного разбогател на этом, тем более сейчас ему легче будет дождаться жокейской должности, но он боится и не знает, что ему делать. К Монике Гонсовской он пришёл за советом, а если уж она пригласила человека, которому можно доверять, то есть меня, то он может и мне все рассказать.

Так вот, у Дерчика были какие-то фотографии. Абсолютно никто об этом не знал. Зигмусь Осика случайно стал свидетелем того, как он показывал эти фотографии кому-то чужому, этот тип вышел из директорской конторы, и они вместе пошли в конюшни Глебовского, а там Дерчик вытащил из кармана и показал целую пачку фотографий. Потом дал тому типу одну из них, и Осика собственными ушами слышал, как Дерчик сказал: «Сотенку, а не то в ментовку!» Тип прямо посинел. Больше подслушать не удалось, потому что Осику заметили и Дерчик рявкнул: «Ты чего тут шляешься?!» Зигмусь притворился, что ищет Лейбу, он из их конюшни, но его все равно прогнали. А вообще Осика уж готов признаться, это произошло совсем не случайно, он специально вынюхивал. И ему довелось слышать, как конюх Репы велел дать лошади воды. Лошадь — это был Лавр Черского — тогда пришла последней, на ней ехал Скорек. Конюх-то — пьянь и уголовник, но Репа при этом был, не вмешивался и не смотрел, сделал вид, что не слышит. Зигмусь этого совсем не мог понять, потому что лошадь Репы в этом заезде не шла. Только потом ему пришло в голову, что Репа выкинул какой-то фортель с чужими лошадьми. И теперь Осика не знает, что с этим всем делать. Молчать боится, но и говорить боится, потому что, раз Дерчика убрали, почему бы и его не убрать, а вообще-то все вместе ему очень не нравится. Он хочет ездить и выигрывать, а не придерживать лошадей, при этом ещё и жизнью рискуя, и пусть ему умные люди скажут, что теперь делать.

Моника Гонсовская слушала все это в остолбенении и ужасе. Зигмуся Осику прорвало, и он изливал душу. Есть такой Эдя Севка, он тоже хотел ездить как следует, так его на кляч сажали, потому что на хороших лошадях у Двуйницкого Замечек ездит, и вот как-то раз наконец заслужил он коня. Три недели старался как черт, за полконюшни работу делал, Двуйницкий разрешил ему поехать на Фламинго. И ему устроили… Ровкович с Вишняком. Фламинго был лучшим конём в заезде, Эдя на нем выиграл бы как пить дать, так ведь оба за ним с первой секунды следили, не давали выехать вперёд, вытолкнули на большую дорожку, ещё и заперли. Тогда Доминика летела к финишу как хотела. Куда ей до Фламинго, но весь заезд специально её дожидался, и только когда она вышла на финишную прямую, за ней поехал Ровкович. За последовательность дали двадцать пять, а триплет был примерно четыре миллиона. Севка на Фламинго пришёл третьим, они его еле выпустили, и он Вишняка на Чарлинке обогнал не моргнув глазом. А потом Замечек над ним издевался: «И куда ты, фраер, лезешь, тебе только коз доить, ты ничего не понимаешь, не твоё дело, кому выигрывать».., такие слова говорил! Все всех боятся. С жокеями конюший Репы все фортели заранее обговаривает, только ходят слухи, что это не конюший Репы, а сам Репа.

Слухи о Репе, который якобы ещё с жокейских времён правил бал в мошеннических фортелях, ходили уже очень давно. Осика только подтвердил их. Я весьма ясно почувствовала, что ведение следствия мне не по силам. Новый элемент — фотографии Дерчика, этот шантаж, Репа со своим конюшим, ломжинская мафия, таинственный человек извне, связь Замечека со всеми этими делами, Карчак — Господи помилуй, для меня это слишком! Я испугалась, справится ли с этим вся варшавская полиция!

Зигмусь Осика смотрел на меня с предсмертной тоской и отчаянно домогался инструкций касательно дальнейшего поведения. Он вылез из общаги через окно и тайно примчался сюда, но ему все время кажется, что за ним кто-то следит. Он не знает, возвращаться ли ему, не знает, как вернуться, что делать дальше, а в пять утра ему начинать работу, подводить он никого не хочет, потому что работу свою любит. Так что теперь делать?

Идея возникла у меня немедленно, может, и странная, но наверняка безвредная. Я потребовала у Моники что-нибудь вроде пончо. Пончо не было, зато пригодился плащ, точнее, накидка от дождя с капюшоном. Я одолжила также парик её тётки естественного, то есть седого, цвета. Осике я пока велела молчать, держать нос морковкой, а в нужный момент рассказать все полиции. Нужный момент и нужное место полиция выберет сама, чтобы не подвергать его лишней опасности. А пока что он обязан следить, слушать и не подвергать опасности жизнь и здоровье.